| frederick fabian weasley, 27 y.o. • Дата, место рождения: 1 апреля 1978 года |
Суматошно-прекрасное семейство Уизли во всем его шебутном многообразии, плюс дальние родственные связи с большинством магических родов, ибо инцест – дело семейное.
character's story
"and I sit beside my brother and I feel him shake
as he laughs himself right back to sleep
and I'm laughin' with him"
[indent]
Сколько Фред себя помнит, он никогда не был один.
В Норе, справедливости ради, кому угодно тяжело в полной мере ощутить одиночество, но и позднее, в школе, в повседневной жизни, и даже посреди военной мясорубки, они всегда вдвоем – Джордж да Фред.
И только в этом, пожалуй, заключается секрет их хваленого бесстрашия.
***
Различать их с Джорджем трудно. Подчас даже мама путает, и мальчишки бесстыдно пользуются этим (но все знают, что заводила из них двоих именно Фред, Джордж же – глас разума, пусть и частенько заглушаемый зовом приключений).
Забраться на крышу сарая с отцовской старой метлой, чтобы «уж наверняка взлететь, тут без вариантов, верное дело» - уж конечно затея Фреда, и гордиться тут особо нечем. Задницы у обоих после ремня болят даже сильнее, чем ушибленные коленки и локти. Хорошо хоть сарайчик оказался невысоким.
Но когда взбешенная мама в сотый раз вопрошает, кто именно из двоих додумался до такой вопиющей глупости, мальчишки отвечают ей в один голос, не переглядываясь и не сговариваясь.
Молли только тяжело вздыхает и уходит стряпать ужин – она уже прочно знает, что к худу или к добру, близнецы и вину за очередную проказу, как и все прочее, поделят на двоих.
***
В школе им нравится, «честное слово, мам». Учиться, оказывается, очень даже интересно. Они не заучки, конечно, уж точно не как Перси или даже Чарли, и больше заучивания заклинаний да одного и того же верного движения кистью Фреду с Джорджем нравится обследовать замок.
Часть учителей раздражает неуемная энергия близнецов Уизли, некоторые же – в их числе профессор Макгонагалл, профессор Флитвик и, как ни удивительно, мадам Стеббль, умеют найти к ним подход и неподдельно заинтересовать своим предметом.
Поблажек им не дают, но они даром не нужны. Экзамены они сдают играючи, не всерьез, потому и не расстраиваются из-за полупровальных результатов. «Выше ожидаемого» им стоит ставить уже за появление на экзамене – твердят близнецы.
Да и кому, какому дельному человеку, в конце концов, нужны эти дурацкие оценки?
***
Нельзя сказать, что близнецы специально действуют на нервы окружающим – подчас это просто приятный бонус. Например, верещание Перси по утрам, когда он в очередной раз обнаруживает, что его обожаемый значок стащили и зачаровали – сладчайшая трель из всех.
На самом деле, ими двигает неуемное любопытство.
Что вовсе не отменяет того факта, что некоторых людей раздражать веселее, чем остальных. Например, подружку Ронни, заумную мисс Грейнджер – когда она сердится, девчонка чудо как хороша (младший, дубина, этого пока не понимает).
Или Анжи, мисс Анджелину Джонсон, которая никогда не дает им спуску, летает так, словно родилась в воздухе, да еще смотрит с насмешливым прищуром, если Фред ведет себя как полный идиот (что в ее присутствии происходит чаще обычного). Фреду нравится задевать ее за живое, в какой-то момент это становится почти что личным вызовом. Джонсон – достойный соперник, а еще классно целуется (насколько Фред может судить) и этим выгодно выделяется из пестрой стайки девчонок, что вечно вьется вокруг Уизли.
Она – первая, не считая Ли, кого близнецы подпускают достаточно близко, ближе прочих, и оттого потеря ее отзывается больнее, чем Фред рассчитывал, когда наступает момент, и их пути расходятся.
Фред тоскует по ней, тоскует всерьез, и это чувство для него внове.
***
Все говорят, что близнецы ничего не боятся, но это чушь полная, это бред – если кругом одна смерть, только полный идиот не станет опасаться за себя и близких. Но когда закрывается вся Косая Аллея, Всевозможные Волшебные Вредилки продолжают работу до последнего.
Они с Джорджем смеются до хрипоты, выдумывая очередные ругательные лозунги, а по ночам работают над улучшением отражающих проклятия мантий, и это тоже вполне себе способ не сойти с ума.
***
Джорджа ранят во время орденской операции по пути до Площади Гриммо. Фред едва не сходит с ума от ужаса, когда видит брата в крови.
Война подбирается все ближе, а им пока везет. Они продолжают ускользать и смеются ей в лицо.
***
В Гарри Поттера, в то, что Мальчик, Который Выжил, провернет свое чудо еще разочек, верит весь магический мир. И Фред верит тоже.
Фред помнит, каким он впервые встретил Гарри Поттера, в чересчур большом свитере с чужого плеча, в замотанных клейкой лентой очках, тощего и растерянного. Помнит, как вытаскивал его из заточения у родственничков-магглов, помнит, как болел за него на Турнире Трех Волшебников. Как таскал ему зонковские штучки из Хогсмида, как играл с ним в квиддич на каникулах.
Фред идет сражаться за свою школу, за свое детство, за весь привычный мир. Не под знаменами Мальчика-который-выжил, а рука об руку с Гарри.
В какой-то момент Фреду кажется, что все вместе они просто не могут проиграть.
Последнее, что Фред помнит, это резкую оглушающую боль в грудной клетке да вспышку ослепительно зеленого света. После – темнота.
Открыв глаза, он видит перед собой перекошенное лицо своего близнеца и не понимает, отчего Джордж глядит на него как на призрака.
***
Долгие месяцы на «Маяке» проходят как в тумане. Память играет с Фредом дурную шутку – худший в истории фокус.
Он точно помнит, как умирал, но вот же он – живой. Хотя всякую ночь его убивают заново, и еще, и еще, и еще. И на той стороне ни света в конце тоннеля, ни райских кущ – ничего. Одна темнота.
В какой-то момент Фреду кажется, что он сходит с ума.
Джордж не только ставит брата на ноги, но и дает ему цель – вдвоем они берутся за почти безнадежный квест, почище поиска Святого Грааля. Если и водятся еще в старой-доброй Англии безопасные убежища, если и есть на свете что-то, что может теперь их всех спасти, близнецы все это непременно отыщут. Кто, если не они?
Избранный, восставших из мертвых Гарри, на роль спасителя мира больше не годится. Чем больше Фред размышляет об этом, чем отвратнее себя чувствует – от ощущения, что все они Поттера попросту использовали, а теперь отбросили за ненужностью, так просто не избавишься.
По-правде говоря, в спасителей Фред больше не верит.
***
Когда Молли впервые видит своего предположительно погибшего сына после хогвартсских событий, поначалу она принимает его за брата-близнеца.
- Джордж, милый?
- И ты, женщина, называешь себя нашей матерью? – привычно откликается Фред, и еще долго потом успокаивает рыдающую у него на груди маму.
Слезы отца видеть еще тяжелее.
Джинни при встрече без церемоний бьет его в нос – удар у девчонки поставлен, они уж постарались – и даже горькие слезы не мешают ей попасть в цель.
***
Людям чертовски тяжело жить без веры – почти невозможно. Фред понимает это лучше прочих, и потому все-таки пытается наскрести какие-то жалкие ее ошметки.
Можно ведь верить в простые и понятные вещи. В смекалку Джорджа, в бесстрашие Анджелины, в Гермионино неисчерпаемое терпение.
Близнецы отдают все силы революции.
Они без устали колесят по миру, преследуя тени и легенды, даже отголоски того, что может Ордену как-то помочь или пригодиться. Изобретают уже не потешные вредилки – ну, или не только их. Пытаются найти способ вернуть магию Поттеру. Уводят магглорожденных из-под носа властей. Навещают Макгонагалл в Швейцарии. Передают послания, когда иные способы связи оказываются слишком рискованными.
Фреду кажется, что, стоит ему только замереть, темнота – та самая зубастая темнота, из лап которой его чудом вырвали – настигнет вновь.
Он не верит в спасителей и легенды о героях, но опустить руки - значит погибнуть, а с Фреда Уизли на его век с лихвой хватило смертей.
артефакты | способности |
Ебаный ром оказался разбавленным. Почти до такой степени, что на вкус напоминал ослиную мочу. Мирон отставил бокал на стол, откинулся на спинку обшарпанного дивана и поморщился. Он отчетливо ощущал, как в висках начинает зарождаться его будущая мигрень. Все сошлось идеально, совпало красиво до безобразия, как звезды накликали – собачий холод в Питере, разбавленный ром и феерически просранный версус.
Нет, это не конец света – даже не близко. Не для того он пахал до синих жил, не для того год за годом выстраивал свой светлый – вот уж оксюморон так оксюморон – образ да расшивал знамена червонным, чтобы все это можно было проебать одним махом, да еще кому проебать – недорослю, у которого не треки, а слезы одни. Впрочем, Слава был не так уж прост и точно не настолько глуп, как стремился казаться. Нет-нет да и проскальзывало в его строках то внутреннее содержание, какое в Гнойном не подозреваешь поначалу. И он точно не был вторым Джоннибоем, слава всем силам вышним, второе избиение младенцев не получилось бы таким же занимательным, как первое.
Небывалый все-таки сложился карточный расклад – джокер бьет козырного туза, разбивает в пух и прах, так, что щепки летят. Вчерашний ноунейм кладет на обе лопатки тебя, этакого небожителя с тысячной аудиторией в Олимпийском и в Ледовом, а ты стоишь и обтекаешь, и держишь лицо, делаешь рожу суровым кирпичом. Подвиньтесь, господин эмси, сэр, пропустите вперед молодежь, молодым везде у нас дорога, а у вас овсянка стынет.
Справедливости ради, парень был хорош – охуенен, если совсем искренне. Пока Мирон загонял бисерные узоры из сложных слов и символичных конструкций, громоздил образ на образ, Слава честно ебашил панчи, один другого ядовитее, вцеплялся бульдогом и грыз. Тормошил за больное в лучших традициях версуса.
Напился кровушки как пиявка, вон, сидит теперь в углу и светится лампочкой Ильича – девица на коленках не то что-то шепчет на ухо, не то шею облизывает, и лучше бы первое, ибо кто знает, где за вечер успел побывать ее язык. Не то чтобы Мирона это ебало, конечно. Стадию, когда пытаешься переспать со всем, что бросается на тебя, он прошел давненько, Слава, видимо, только до нее добрался. Что ж – судьба такая. Раз уж Карелин решил повторять абсолютно каждый косяк Мирона, вляпываться в те же навозные кучи, то ничего не попишешь. Пара потенциально громких скандалов с залетами, и придется экстерном умнеть. В крайнем случае – переходить на такой секс, от которого железно не беременеют. С теми, кто физически не способен на это, как вариант.Вот так вечерок выдался – ничего не осталось, кроме как сидеть и пялиться на недавнего противника и параллельно прикидывать, отчего так кроет, осень-то вроде как не пришла еще. Хотя, в прекрасном городе Петербурге что ни день, то сентябрьская хмарь.
Мирон перехватывает взгляд Славы и скалится в ответ, щедро отмеряя дружелюбие в ухмылку. Поднимается на ноги и идет к выходу, легонько пошатываясь – даже дерьмовым пойлом можно надраться, если приложить достаточно усилий.На улице он отходит чуть в сторону от толпы, приваливается к стене и достает мятую пачку сигарет из кармана – трофей, у кого-то перехваченный, сам он такую срань уже лет десять как не курит. В заднем кармане даже находится зажигалка. Мирон затягивается, легкие наполняются дымом, а голова блаженной пустотой. Буйствует ночной Питер во всем своем гремучем великолепии, Федоров курит и молчит. Под ним рушится пол, над ним крошится звездный потолок, и проигрыш тут совсем не при чем.
Просто ему тошно, удушающе тошно, ему кажется, что все слова из него разом выплеснулись, и ничего не осталось. Словно он пряха, и обратил все свое нутро в долгую тонкую нить, она тянулась откуда-то из солнечного сплетения и порвалась с оглушающим звоном.
Закончились в закромах зубастые реплики, нет даже звуков, только молчание – гнилое и давящее, как жаба, сидящая на груди.За спиной раздается пьяный смех. Мирон не спеша тушит сигарету и оборачивается на звук. К нему приближается главный герой вечернего цирка собственной персоной. Король умер и да здравствует уже новый король, а не то обезглавленный люд быстро заскучает.
- Ты куда, Одиссей? – насмешливо тянет Мирон. – Уже пресытился славой?
связь с вами | участие в сюжете |
Отредактировано Fred Weasley (2020-06-02 00:25:37)
